Мой взгляд нетерпеливо переместился с них на Дарака. Никто пока не увидел меня, сидящую в тени двери-входа. Затем я увидела то, что висело на шее у девицы в малиновом с жемчугом в волосах. Крошечный зеленый прохладный предмет на золотом кольце и цепочке. Нефрит.
Я поднялась прежде, чем смогла подумать, протянула руку вперед и окликнула ее.
Вся процессия остановилась, словно споткнувшись, и уставилась на меня. Я не видела выражений их лиц, только чувствовала их, мои глаза впились в тот зеленый прохладный предмет между коричневых грудей этой самки.
Воцарилось молчание, а затем он произнес:
— Поклонитесь своей богине, люди. Попросите ее показать вам несколько фокусов, пусть заработает свой хлеб.
Тут все застыли как камень. Влажная дневная жара стала удушающей. Я не смотрела на его лицо, только на лицо девицы с нефритом. Та ухмыльнулась, подняла брови, одну за другой, а затем сплюнула на землю перед лестницей. Но глаза ее глядели настороженно.
Я очень медленно спустилась по лестнице и вся дрожала. Остановившись в нескольких футах от нее, я не говоря ни слова показала на зеленый предмет.
Она рассмеялась и снова сплюнула. А затем посмотрела на Дарака.
— Чего тебе надо, ведьма? Твердый зеленый камень нельзя есть.
— Дай его мне, — велела я разбойнице.
Та преобразила свой страх и гнев. — Отвали. Он не твой. Он мой. Мне подарил его Дарак.
— Не твой. Он украл его. Камень мой. Отдай его мне.
Девица попятилась, прижимаясь спиной к его телу.
— В нашем стане, — мягко произнес Дарак, — если один из нас желает что-то, принадлежащее другому, надлежит драться. За еду или золото, или нож, или женщину. Или мужчину. Вот она, Шуллат, дралась за меня. И я взял ее. Желаешь получить зеленый камень, можешь тоже драться за него. Шуллат не боится.
Взгляд у Шуллат изменился. К ней вернулась смелость. Она снова очутилась на знакомой почве. Еще миг — и она бы подмяла меня под себя, вцепившись своими кошачьими когтями мне в глаза, молотя меня по груди своими твердыми локтями. Я предпочла бы драться скорее с мужчиной, чем с женщиной. Еще миг — я не могла ждать. Моя рука метнулась вперед. Нефрит прыгнул мне в ладонь. Я рванула, и цепочка лопнула.
Нефрит лежал у меня в ладони словно прохладная вода, спящий, но живой.
Она упустила свой миг, но все еще двигалась. Свободной рукой я с силой схватила ее руку и врезала ей по лицу. Из одной ноздри у нее брызнула кровь, и она отшатнулась назад. Дарак мог поддержать ее, но не стал утруждать себя. Она упала к его ногам и осыпала меня проклятьями не подымаясь.
Внезапно Дарак мрачно улыбнулся, приставил носок сапога к боку девицы, и очень мягко пнул ее.
— Заткнись, — велел он, — ты потеряла камень. Она дралась с тобой за него, по-своему.
Кто-то начал плакать и кричать. Головы повернулись на крик. Я не видела, кто это, но услышала голос той женщины.
— Она спасла моих детей! Лекарь из Серрайна сказал, что они умрут но они живы! Она сделала их живыми!
Лицо Дарака сделалось суровым и презрительным. Он тоже сплюнул и свернул с улицы в боковой переулок, расталкивая с дороги толпу. Его разбойники побежали за ним, а следом вдогонку девицы. Повсюду нарастал ропот. Я поднялась по лестнице и удалилась в храм, прежде чем они смогли бы окружить меня кольцом.
Приставив к дверному проему сломанную ширму, я легла боком на тюфяк, прижав колени к груди, держа ладони у подбородка и прижав к губам зеленый гладкий предмет, который сделался моим и казался похожим на Начало.
Пришла ночь и закрасила мир черным, и красные звезды рдели в темноте неба. Я уйду сегодня ночью прочь, по широким просторам. Казалось, ничто не имело значения кроме зеленого обещания. Даже Дарак казался нипочем в тех темных сумерках. Но затем неожиданно появилась потребность в пище, а с нею тошнота при мысли о еде и поеживание от неизбежной боли, что придет потом и будет мучить и сковывать меня, и помешает уйти. Сколько она продолжалась раньше? Наверное, час-другой? Не так уж долго. Я смогу ее вынести, потому что должна. Я не ела уже десять дней.
Я вышла на лестницу.
Редкие огни мерцали в открытых окнах, в развалинах, в отстроенных помещениях, и многочисленные — в деревянном укрытии, построенном Дараком для бездомных. Запах пищи доносился оттуда, густой и мускусный. Я направилась в ту сторону.
За узкой дверью горели костры в кольцах камней или в железных жаровнях, а наверху покачивались желтые светильники. На грубом вертеле вращалась, потрескивая и воняя, большая туша. Жители деревни сбились в тесную кучу, словно им нравилась такая близость друг к другу. Дарака там не было.
Когда я вошла, воцарилась гробовая тишина. Они благоговейно притихли.
Я прошла по центральному проходу, между костров и котлов. Каждый кусок пищи, мимо которого я проходила, вызывал у меня дурноту, но я нашла бурливший в углу котел, и подымавшийся от него запах показался мне не настолько отталкивающим.
— Что это? — спросила я склонившуюся над ним девушку, застывшего при виде меня, разинув рот.
— Похлебка, — запинаясь, ответила она, — овощная…
— Не дашь ли мне немного?
Она заметалась, сделала знак, и подбежал ребенок с половником и деревянной чашей. Стоя под взглядом всех собравшихся в убежище и покачивающимися золотыми глазами светильников и свечей, девушка принялась наливать половником в чашу, раз, другой…
— Довольно, — остановила я. Потом взяла чашу и поблагодарила ее, но в этот миг большая ручища выбила чашу из моих рук, и девушка завизжала.
— Разве Дарак не говорил тебе не давать пищи ведьме, сучка, — прорычал голос, утробный и угрожающий.