И они ведь были прекрасными, не так ли, эти мужчины и женщины моей расы? Золотистые и алебастровые, с длинными руками, сверкающими от самоцветом, с глазами, словно зеленые звезды, хозяева всех стихий и магий, какие есть и мире. Они проходили сквозь огонь и по водам; летали на черных крыльях огромных птиц, кружа в красных небесах с белым серпом луны под ними; они исчезали и перемещались словно призраки. Я помню, какой я когда-то была, скачущая верхом на огромном льве по какой-то пустыне, улыбающаяся и прекрасная, как орхидеи, вышитые на моей юбке. Но это тоже было злом.
После семи дней таких снов я сделалась лихорадочно возбужденной и странной. Мы ехали весь день напролет, но при каждой остановке мне не терпелось двигаться дальше. По ночам я бродила взад-вперед по лагерю, оттягивая момент сна. Но сон всегда приходил и противиться ему не удавалось. У меня также начались месячные, что достаточно естественно для всех созданий, наделенных маткой, и все же раньше со мной этого не случалось, и процесс этот был болезненным и расстраивающим. Кроме того, я страшилась этой плодородной женственности. Я не знала никаких методов противозачатия, явно известных моей расе. Я не хотела зачать. Любой ребенок был бы тогда несчастьем, и семя Дарака — разбойничье отродье, возможно, навеки привязало бы меня к жизни, которая не была моей. Я не знала, что делать, и просто волевым усилием принуждала себя к бесплодию всякий раз, когда думала об этом.
К городу мы подъехали на девятый день.
— Это Анкурум? — спросила я Дарака.
Перед глазами у меня все плыло в лихорадке и жарком мареве и я, казалось, видела на горизонте белые стены, башни и панораму многих зданий за ними.
— Нет, — ответил он. — До Анкурума нам еще ехать не один день.
— Это развалины, Имма, — разъяснил Маггур. — Всего лишь развалины.
— Некоторые из степных племен называют их Ки-ул, — сказал Дарак. Что значит Злой. Они держатся от него подальше, так же как и от дороги, иначе мы бы уже давно повстречали знакомых. Подходящее для тебя место, богиня.
У него всегда имелось в запасе немного яда, когда он бывал не уверен во мне, но я пропустила сказанное им мимо ушей.
— Мы проедем через него? — спросила я.
— Да. Дорога проходит через Ки-ул.
— Тогда сделай привал там, Дарак.
Он усмехнулся без всякого добродушия.
— Время у нас есть, — промолвил он.
Добрались мы до него, когда уже вечерело. Наверное, мы все равно остановились бы здесь, хотя некоторые из разбойников роптали и ворчали. Извлекая на свет свои амулеты, они целовали их и трясли ими, но не подходили к Дараку с просьбами ехать дальше. Их вождь не страшился Ки-ула, думали они, и просто посмеется над ними. Хотя на самом деле Дарак нервничал, и место это ему совсем не нравилось. Верно, вокруг него поднимались какие то миазмы, явственные даже для человека, лишенного воображения.
Раскинувшийся по обе стороны мощеного пути, он вытянулся на много миль к неясным розовато-лиловым силуэтам того, что, должно быть, было холмами или невысокими горами. Здания, или то, что от них осталось, были очень белыми, выгоревшими на солнце, словно кости. Они походили на кости и в других отношениях, в том, как они стояли, зияя прорехами: ребра и черепа дворцов, сочленения колонн, накренившихся, упавших. И ничего цветного за исключением попадавшихся изредка ползучих растений или сорняков с цветами, с трудом пробивающихся среди камней. Бурая земля и небо, пропитанное плотски-алым цветом, были всего лишь задником, чем-то добавочным, словно город повис в пространстве задолго до того, как вокруг него образовались земля и воздух.
Я не знала, зачем мне нужно войти в него. Ведь не здешние места я помнила из своего короткого детства столько столетий назад.
Я сидела на своем нелегко завоеванном месте в шатре Дарака, в то время как он и его капитаны пили, сидя вокруг своего календаря. Он был примитивным, но колоритным изделием из резного и разрисованного дерева. У каждого времени года, месяца и дня был свой символ. Позднее лето обозначалось золотой лягушкой, и сейчас они обводили кружком день, который был совой, так как именно на это время они договорились о встрече со степными племенами для первой продажи оружия.
— Безумство спускать такой отличный товар этим дикарям. Они же будут ковырять им в зубах или резать яблоки. — Говоривший сплюнул. Значит, они кое-что смыслили в иерархии человеческого положения. Но я почти не слушала. Время от времени мимо меня переходил кувшин с пивом, и я иногда отпивала, только таким образом символизируя свое участие. В обсуждение я не вступала.
Когда шатер опустел, Дарак вытянулся на постели из ковров и посмотрел на меня.
— Ну? Когда ты отправишься бродить по Ки-улу?
— Когда взойдет луна, — ответила я.
— Разбуди меня, — попросил он, — сейчас я отосплюсь, пока хмель от пива не выветрится, и пойду с тобой.
— Я должна идти одна.
— Не будь дурой. В этом месте бегают на воле дикие звери, да и люди тоже, возможно, такие же подлецы, как и мои. Я знаю, что ты умеешь драться и ты не глупая слюнтяйка, но вспомни брод.
— Я его помню, — сказала я. — Ладно, спи. Я тебя разбужу.
Он уже стал сонлив от выпитого, так как принял он, как всегда в таких случаях, много. Иначе он бы мне ни за что не поверил. Я присела рядом с ним и следила, как он погружается в сон. Он был красивым мужчиной, даже когда спал. А спал он как зверь, чутко, но спокойно, твердо сжав губы; тело его иногда подергивалось, руки и ноги напоминали лапы зверя, видящего сон. Я поцеловала его лицо и покинула шатер. Наступили озаренные светом звезд сумерки и тишина, если не считать тех мест, где разбойники еще пили и шумели у костров. И шумели они громче обычного, словно стремясь нанести поражение тягостному безмолвию этого места. Звуки издавал только ветер, тонкими и скребущие, когда свистел, проносясь сквозь зияющие дыры в пустых помещениях.